«Почему вы так взволновались? Я же не чужой дом продала, а свой» — с усмешкой ответила Наталья Ивановна, оставив сына и невестку в шоке от её решения
Линолеум в коридорах был изорван до дыр, из окон постоянно дуло, а в комнате отдыха, помимо сломанного телевизора и старых кресел, ничего не было…
Комнатка, которую отдали Наталье Ивановне, оказалась маленькой и сырой, кровать — с провалом, стулья разваливались, но мать даже не показывала, что ей досаждает такая обстановка.
— Не переживай, мам, — пообещал Алексей, — я тут такой ремонт замучу, что все обзавидуются. Отпуск возьму и сделаю.
— Держись, не скучай, скоро приедем к тебе, жди гостей.
О своем обещании Алексей вспомнил только спустя полгода, когда Ирина напомнила, что нужно что-то предпринять с родительским домом, ведь лето — подходящее время для продажи.
Директор не осуждал редких посетителей, а очень тепло рассказывал об Наталье Ивановне.
— Прежде чем подниметесь на второй этаж, загляните в комнату отдыха — быть может, ваша Тамара Сергеевна там с подругами смотрит телевизор.
Пойдемте, я вас туда провожу.
В комнате отдыха матери не оказалось.
Оглядевшись, сын даже присвистнул:
— Ого, у вас тут какую красоту устроили!
Диван и новые кресла, телевизор размером на всю стену, повсюду цветы — красота необыкновенная!
Много денег ушло на ремонт?
— Это вашей маме спасибо! — улыбнулся директор.
— Вашей маме? — Алексей покачал головой. — При чем здесь она?
— Все это было куплено на ее средства.
— Откуда у бабушки такие деньги? — рассмеялась Ирина, а потом вдруг ахнула. — Алексей!
Это она наш дом продала…
Наталья Ивановна спокойно с усмешкой смотрела на сердитых родственников, которые забрасывали ее упреками и обвиняли в эгоизме.
— Почему вы так взволновались?
Я же не чужой дом продала, а свой.
Мне здесь хорошо, тепло и весело, и я захотела подарить что-то хорошим людям. — Баба Наталья хитро взглянула на покрасневшую от злости Ирину. — Лучше дом продать и порадовать людей, чем им жить в унынии, правда, Ирина?
Ирина опустила взгляд, прошагала мимо и выбежала на улицу.
Изменить уже ничего было нельзя.